— Ну, подумай об этом здраво, — сказал я почти умоляющим тоном. — Никто из вас не слышал его последних слов, кроме меня. Если бы это я его убил, я бы мог сказать вам что угодно. Что он сказал своей семье последнее «прости» или еще какую-нибудь чушь, но ни за что не сказал бы чего-то такого, что бросает подозрение на меня самого.
— Дело не только в этом, — тихо пролепетала Юдифь, затем она два-три раза глубоко вздохнула и выдохнула, и только после этого продолжила: — Дело во взгляде, с которым он посмотрел на тебя, и еще… я была тогда во дворе, — наконец, с трудом выдавила из себя она. Было совершенно ясно, что она боялась сказать что-то не так, тщательно подбирала слова. И все-таки она продолжала: — Я… я думаю, я видела какую-то тень. Тень человека. Со стороны учительского общежития.
— Ты ничего не говорила об этом, — ответил я и услышал, как она напряженно затаила дыхание.
Она снова замолчала на несколько секунд. Было видно, что ей трудно об этом говорить, это стоило ей больших усилий.
— А что ты делал столько времени наверху? — наконец спросила она. — Наверное, четверть часа ты был один в этом доме, как минимум.
— Я… — начал было я, но замолчал, подыскивая слова. Мне все еще было стыдно признаться, что я потерял сознание всего лишь из-за головной боли. Но я осознавал, что неправда только подогреет ее недоверие, потому что я совсем не умел лгать. Так что я напрягся и сказал: — Я был без сознания.
— Без сознания? — с сомнением переспросила Юдифь.
— Мигрень, — ответил я, пожимая плечами. — С тех пор как мы сюда приехали, то и дело случаются приступы. За всю мою жизнь у меня еще никогда не было таких головных болей. А в кабинете Зэнгера они меня просто вырубили, понимаешь? Мне казалось, что моя голова вот-вот взорвется, прямо как…
— Как что? — спросила Юдифь. Недоверие в ее голосе лишь слегка ослабло.
— Как и сейчас, — ответил я и стыдливо отвел глаза. Только теперь я осознал, что я лишь один виноват во всей этой катастрофе. Это я вырвал нашу импровизированную подпорку и устроил таким образом обрушение нескольких квадратных метров потолка. Только я был виноват в той крови, которая теперь текла из ее правого предплечья на футболку, которую я заметил только тогда, когда случайно провел тыльной стороной ладони по ране. — Ты ранена, — испуганно сказал я.
— Всего лишь небольшая царапина. Кровь уже перестала сочиться. И снова потекла только, когда я встала, — ответила Юдифь. Потом она с облегчением вздохнула. — Мне очень жаль, — сказала она. — Мне следовало просто спросить тебя вместо того чтобы переносить на тебя все свои страхи… А вот насчет головной боли… — неуверенно добавила она, — у меня тоже что-то подобное. Но не так сильно.
— Что ты имеешь в виду?
— У меня тоже болит голова с тех пор, как я приехала в Грайсфельден, — сказала Юдифь, смутившись. — Я ничего не говорила, потому что просто не хотела показаться хныкающей маленькой девочкой. Но у меня еще никогда в жизни не было головных болей.
— Таких сильных у меня тоже никогда не было, — уточнил я. — Я привык к приступам мигрени, насколько вообще можно к такому привыкнуть, но…
— Но я до этого даже не знала, как чувствуют себя люди с головной болью, — прервала меня Юдифь. — У меня никаких болей не было. И даже тогда, когда я возвращалась утром вместе с подружками на бровях и блевала в ванной. До сих пор я считала головную боль только женской отговоркой, если им наскучили мужья, и они не хотят с ними спать. Или мужской, если какому-то молодцу придет в голову, что ему просто лень тащить какую-то ношу с восьмого этажа вниз. Это не странно?
Я ничего не ответил, просто беспомощно приподнял плечи. Конечно, это было странно. А что было вообще нормально в этих проклятых развалинах?
— Элен закричала и убежала, когда обрушился потолок, — вдруг почему-то сменила тему Юдифь, как будто внезапно поняла, что сейчас неподходящее время для того, чтобы говорить о головной боли. — Она была в истерике. Я кричала ей вслед, чтобы она помогла мне, но она просто не реагировала. Она была совершенно не в себе.
— А остальные? — осведомился я.
— Я не знаю, — беспомощно ответила Юдифь. — Я все время была в сознании, но не могла я в этой темноте, прижатая кроватью, что-то видеть. Но я слышала шаги. Я думала, что это ты, но раз ты был без сознания, то, наверное, это был Карл или Мария. Или это Элен в панике бегает тут и не замечает в темноте, что бегает по кругу. Некоторое время она искала что-то в карманах своих брюк, потом она вдруг без предупреждения включила зажигалку прямо у меня перед глазами и отошла на один шаг. — Надо их поискать, — сказала она. — Может быть, кому-то из них повезло меньше, чем нам обоим, и он лежит тут где-то, придавленный, и не может позвать на помощь. Карл? Мария? — позвала она, освещая пляшущим светом зажигалки отрезок коридора, но никто не отвечал.
Устроенная мной авария с подпоркой в буквальном смысле доконала то подвальное помещение, где мы находились. Потолок рухнул на протяжении многих метров в направлении входа, так что это граничило с чудом, что мы с Юдифью не оказались погребенными под обломками. У большинства кроватей, который мы установили для подпорки, из обломков торчали разве что ножки или кучи перьев. Но все-таки не вся работа была напрасной, так как две крупные бетонные плиты, упавшие с потолка, уперлись друг в друга и воспрепятствовали полному обрушению потолка. В образовавшуюся нишу все же можно было пролезть, хотя в самом узком месте для этого пришлось бы лечь на брюхо.